ГАДКИЕ УТЯТА И ВОЛШЕБНЫЕ ПТИЦЫ
Ко мне в студию приходят дети самые разные. У одних – лёгкая рука, смелость, воображение, жажда рисовать непрерывно. Другие, наоборот, совсем нерисующие. Им всё трудно, рука как чужая, плохо слушается, сразу устаёт. Самочувствие как у гадкого утёнка. При этом, в глубине души они очень надеются на студию, верят, что именно здесь произойдёт чудо, всё изменится, и у них станет получаться «как по волшебству».
Как просоответствовать этим ожиданиям?
Возможно ли не разочаровать такого ребёнка?
Обыкновенное чудо возможно. Но для этого нужно быть не только художником, педагогом, но и магом-волшебником, немножко фокусником и отчасти психотерапевтом.
Я беру в студию нерисующих детей при одном условии – горячем желании самого ребёнка. Беру, зная наперёд, что в этого ребёнка мне придётся вложить исключительно много внимания, изобретательности и творческой энергии.
Зато, когда такой гадкий утёнок расцветает, я совершенно вознаграждена, радуюсь и ликую, глядя на его успехи. Может быть, так себя чувствует доктор, избавивший ребёнка от заикания?
Конечно, художественно одарённые дети, как волшебные птицы, поднимают творческую планку для всех в студии. Остальные учатся у них не меньше, чем у учителя. Работа соседа, друга, подружки всегда понятнее объяснения взрослого. Но как сделать так, чтобы неопытные, неловкие, неумелые дети (те самые утята!) смогли бы подхватить всё ценное и интересное?
Для начала необходимо создать особый дух студийной жизни, когда все любят рисовать, обожают сюрпризы, творческие игры. Устроить заповедник, где время пролетает весело, где никогда и никого не оценивают, нет ни первых, ни последних.
Нерисующий или слаборисующий ребёнок – это, по сути тот же заикающийся. Необходимо снять зажимы, помехи, мешающие руке свободно «говорить», непринуждённо двигаться по листу бумаги.
Мои усилия прежде всего направлены на то, чтобы в студии царили душевный комфорт, лёгкость, беспечность, чтобы тревоги и опасения остались за дверью. Только в таком тёплом климате можно пробовать без боязни ошибиться.
Но даже этого сверхдружеского общения с чаем, с угощением, с играми, бывает недостаточно. Пока мы не рисуем – всё замечательно. Стоит начать, ребёнок поскучнел, задумался и опять зажался. Это означает, что внутри у него поселилось чудовище неверия. Даже, если его хвалят за рисунки, он не доверяет, т. к. внутренний критик не дремлет, всегда напоминает: «Ты не умеешь, ты плохо рисуешь, у тебя не получится…»
На помощь приходят быстрые игры. Мы начинаем играть-рисовать молниеносно. Так, чтобы критик не успел включиться, чтобы не было времени на сомнения. Рисуем не думая, на одном дыхании. Такое импульсивное, бессознательное рисование – новый вид деятельности, в нём нет отрицательного опыта. Не успел и ахнуть, уже готово. И… получилось! И всем нравится, и самому тоже нравится! За эту случайную удачу я хватаюсь, как за нить Ариадны. Потом успех повторяется, закрепляется. Само собой, успех не случайный, а мною организованный. В дело идут материалы и техники настолько декоративные и эффектные, что работа просто не может не получится.
Из этой удачи впоследствии, как дуб из жёлудя, вырастет первая самостоятельная работа. Я при этом нисколько не расслабляюсь, незаметно слежу за тем, чтобы наш герой постоянно был «на коне».
Новые игры, новые техники и приёмы, – для ребёнка это как будто бы новый вид деятельности. Новый старт, без чудовища неверия. Сам себе он обычно объясняет так: раньше не было интересно и не получалось. А теперь всё по-другому, всё получается.
Когда получается хорошо, работа почему-то совсем не утомляет. Работоспособность вырастает в разы. Появляется и азарт и кураж. Не видно больше гадкого утёнка, вместо него какая-то редкая птица со своим голосом!
На самом деле только теперь, когда наш герой на подъёме, когда зажим и оцепенение руки прошли, можно полноценно учиться рисовать.
ВСЁ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ…